Я родилась 4 февраля 1941 года. К тому времени, когда моим родителям снизошла благая весть о втором ребенке, у них уже была тихая, послушная, серьезная дочка Тата. Надеялись обрести сына, имя было готово – Михаил, в память о дедушке Михаиле Тарасовиче Балацком, погибшем в 1916 году в Первую Мировую войну в чине капитана второй статьи. Вопреки ожиданиям появилась я, девчонка-сорванец Ленка (Елена Петровна Балацкая). Я сама, ещё не умея произносить букву «P», называла себя «оза-ная».

Наш папа Пётр Михайлович Балацкий был по образованию инженером-электриком, в Ленинграде работал в ТЭП (Тепло-электро-проект). Он бывал в командировках в Ростове-на-Дону и там познакомился с нашей будущей мамой, приходил в дом её родителей, играл в шахматы с её отцом. Родители не сразу дали согласие на их брак. Маме тогда было 18 лет, а папа – на 10 лет старше, имел маленькую дочь Галю от первого брака. Любовь всё же победила, поженились мои родители 23 февраля 1932 года. В декабре 1934 года родилась дочка Таня.

Когда началась война с Финляндией, папу призвали в армию. Была ситуация, когда, при временном затишье военных действий, мама смогла приехать к папе на короткое время. После этого, через положенное время родилась я.

22 июня 1941 года мы были на даче. Папа сразу направился в военкомат, а мама, собрав самое необходимое, со мною на руках (мне было полгода) и с шестилетней Таней вернулась как-то в Ленинград. Папу на фронт не послали, а направили, как специалиста, в Кемерово на строительство Сибирской гидроэлектростанции на реке Томь (река дала название городу Томску). Станция имела стратегическое значение – промышленность перебазировалась в Сибирь.

Выехали в эвакуацию(папа, мама и я) на товарном поезде. Таня уехала из Ленинграда раньше, с детским садом. Детей срочно эвакуировали в детские дома под Ярославлем, а там распределяли и отправляли дальше. О Тане не было никаких сведений. Папа оставил маму и меня в поезде, а сам, с пересадками, отправился искать Таню. Нашел её в каком-то детском доме – обритую, больную коклюшем. Они догоняли нас на открытых площадках товарных поездов, с пересадками. На одной из стоянок оба наших поезда оказались рядом. Мама вышла на перрон вытряхнуть какие-то вещи. Таня и папа увидели её. Так семья воссоединилась. В Кемерово Таня пошла в школу. В Сибири зимы холодные – более 40 градусов мороза, а летом – жара.

Наша семья вместе с другими эвакуированными жила в кирпичном двухэтажном доме. Около дома у каждой семьи был маленький клочок земли, на котором выращивали морковь, лук, свёклу. Под картофель давали делянки в отдалённом месте. Нужно было вскапывать «целину». Овощи зимой хранили в подполе, мне интересно было туда спускаться с папой. Около дома вдоль дорожки Таня вырастила 22 подсолнуха, по 11 с каждой стороны дорожки. Некоторые жильцы заводили кур. По Таниным рассказам, я любила ловить их: загоняла в угол и хватала. Маме часто соседи жаловались на меня – пугаю куриц. Тане часто из-за меня попадало. Ей поручали за мной следить, а я забиралась на крышу дряхлого сарая, таскала за хвосты дохлых крыс, чем пугала соседок по дому, и т.п. Около дома для грядок забрали много земли из одного места. Образовалась яма, которая со временем заполнилась водой. Однажды я оказалась на краю водоема. Мама была чем-то занята, а Таня – в школе. Конечно, я упала в яму. Случайно свидетелем этого был соседский мальчик лет 13, он вытащил меня из воды. Может быть, этому герою я обязана жизнью.

Тетя Женя (папина сестра) в Ленинграде провела всю блокаду, еле-еле выжила, работала. После снятия блокады она поехала к нам. Ехала долго – в первую очередь пропускали военные эшелоны. Истощённые люди часто умирали в пути. На некоторых стоянках тётя Женя покупала молоко в обмен на серебряные полтинники (местное население подносило молоко к поездам). Это не дало ей умереть в пути, из поезда её вынесли на руках, ходить она уже не могла. Немного окрепнув, тётя Женя стала работать нормировщиком на химическом комбинате «Карбонит».

Тётя Женя из Ленинграда привезла шубу из меха енота. Шубу разрезали на воротники и меняли на рынке на продукты, а золотые цепочки разделяли на кусочки по звеньям и сдавали за деньги в Торгсины (торговля с иностранцами). Так выживали.

Папа, получив благородное воспитание, отличался хорошими манерами. Тётя Женя о нём говорила – «цирлих-манирлих». По работе до войны папа часто общался с немцами и, по его словам, многому у них научился. Мама была хорошей хозяйкой, любила рукоделие, искусно вышивала. Она отличалась весёлым характером, любила классическую музыку. Помню, как мама, укладывая меня спать, пела колыбельную Моцарта: «Спи, моя радость, усни…» Папа играл на гитаре, которая сейчас хранится у Тани.

Вернулись мы в Ленинград в августе 1944 года. 10 октября 1944 года мама умерла, инсульт. Таня и я заболели корью, нас положили в больницу им. К. А. Раухфуса.Потом – воспаление лёгких… Папа остался один. Он не смог смириться с потерей мамы и добровольно ушёл из жизни ровно через месяц после неё – 10 ноября 1944 года. Бабушка Валя, мамина мама, послала ему письмо, звала приехать к ней в Ростов, но письмо опоздало. Тётя Женя приехала в Ленинград в 1944 году, когда родителей уже не было в живых.

Я любила тётю Женю. Она, её сестра и братья воспитывались после революции в детском доме. Учителями там были выпускницы Института благородных девиц. Преподавательница математики, с которой тётя Женя общалась до старости, уже будучи на пенсии, давала частным образом уроки французского языка. Тётя Женя очень хорошо знала и любила литературу, музыку, играла на фортепиано, любила шахматы. Она была добрейшим человеком. Друзьями её по детскому дому был Раевский, (имени-отчества не помню) потомок рода Раевских, и советский певец Ефрем Борисович Флакс (1909-1982), хорошо известный в послевоенное время, с ними она общалась всю жизнь. Отец тёти Жени и моего отца (мой дедушка Балацкий Михаил Тарасович), офицер русской армии, погиб в Первую мировую войну в 1916 году. После революции семье бывших дворян пенсия не полагалась, так дети оказались в детском доме, бабушка, тоже не имея средств к существованию, вскоре умерла. Только мой папа воспитывался в семье тёти (дедушкиной сестры).

Мой дедушка, Динцер Александр Георгиевич, видимо из-за происхождения (офицер царской армии) и немецкой национальности, был репрессирован и выслан из Ростова-на-Дону в Казахстан на тяжёлые работы (рыли арыки). Там он умер в июле 1943 года. С ним на поселении была жена Валентина Михайловна (моя бабушка), дочь Виктория (старшая сестра моей мамы) и его внучки Ира и Бетя (дочери Виктории).

В 1945 году в Ростов из Казахстана, вернувшись из эвакуации, приехала тетя Рита, жена маминого брата Георгия Александровича, со своей мамой Бертой Семёновной и сыном Шуриком. Вернулись домой в Ростов бабушка Валя, тётя Витя (так мы звали Викторию), Ира и Бетя. Жили все вместе в квартире бабушки Вали. Летом тётя Витя привезла туда и меня. Таня осталась в Ленинграде с тётей Женей.

С Шуриком мы подружились. Помню, однажды мы все гуляли в парке Ростова. Взрослые присели на скамейку отдохнуть, а мы с Шуриком побежали по дорожке к пушке, стоявшей в парке, как памятник освободителям города. Я убежала ещё дальше одна и потерялась, начало темнеть. Домой вернулись без меня. Бабушка Берта Семёновна (незадолго до этого она перенесла операцию желудка, ещё была не совсем здорова) продолжала меня искать и уже ночью нашла в одном из отделений милиции. Два милиционера играли в шахматы, я сидела на коленях у одного из них и не хотела уходить домой. Вскоре тётя Рита, Берта Семеновна и Шурик уехали в Полярное.

Тётя Витя в то время была уже вдовой. Её муж был репрессирован и домой не вернулся. Тётя Витя, будучи в командировке в Ленинграде познакомилась с хорошим человеком, они хотели пожениться, но, приехав в Ленинград в следующий раз, она заразилась гепатитом и, вернувшись в Ростов, умерла в декабре 1945 года. Бабушка Валя осталась с тремя внучками. Помню, как она крестила нас каждый вечер перед сном.

Я гуляла с Ирой и Бетей по Ростову. Ире, как старшей, бабушка поручала покупать продукты на базаре. Ира умела торговаться, экономила какие-то копейки и покупала мне леденец – «петушка на палочке». Помню на улицах Ростова руины на месте домов, пустые глазницы окон. Заканчивался 1945 год. В начале 1946 года приехал дядя Жора, мамин брат и увез меня в свою семью в Полярное.

Север, зима… От Мурманска до Полярного шли на катере. Было холодно. Помню, несколько моряков, не снимая шинелей, играли в домино, а дядя Жора был в кителе – своей шинелью он укрыл меня – я простудилась, меня знобило. Дома нас ждали. Тётя Рита, дядина жена, взяла меня на руки и подошла к ёлке, украшенной по случаю Нового года. Я потянулась к игрушкам, назвав её тётей, а она сказала: «Называй меня мамой». Так я обрела новых родителей, семью.

Самое замечательное – у меня был брат Шурик! Мы с ним познакомились еще в Ростове, живя у бабушки Вали. А еще с нами жила бабушка Берта Семёновна. Храню самые теплые воспоминания об этом добрейшем человеке.

Меня официально усыновили 11 декабря 1946 года. Так я стала Еленой Георгиевной Динцер. Этот факт был семейной тайной, которую от меня скрывали. На самом деле, я до 16 лет не признавалась, что помнила своих кровных родителей. Только тогда, когда я сама стала матерью, я оценила, как трудно и ответственно воспитывать такого ребёнка! Родителям, пригревшим и воспитавшим меня – низкий благодарный поклон!

Когда я приехала в Полярное, мы жили на 4-ой линии, дом № 1, кв.3, на втором этаже, все в одной комнате. В квартире другую комнату занимала семья (мальчик Слава с папой и мамой) по фамилии Круль (возможно, мичман Александр Круль, начальник кабинета торпедной стрельбы бригады, награждённый в конце 1944 года орденом Красной Звезды – О.З.) и ещё в маленькой комнатке жила какая-то одинокая женщина, её не помню.

Игрушек у нас с Шуриком, можно сказать, не было – помню ломаного деревянного петуха и Шурикиного коричневого плюшевого мишку. Мы что-то придумывали, вырезали, склеивали. Бабушка (Берта Семёновна) всегда была рядом, помогала и практически, и советом. Она делала нам конфеты – варила сахар, выливала эту массу на тарелку застывать и резала на кубики.

Как-то папа был в командировке, кажется в Москве, и привёз мне куклу. Она была прелестна! Маленькая куколка, около 20 см, лежала в голубом шёлковом конвертике, который завязывался бантиками. Во рту куколки была маленькая соска.

К новому 1947 году мама сама сшила из искусственного меха (бывшая шуба- американская помощь) белого мишку. Какому-то умельцу заказали санки. Меня и Шурика не пускали в комнату, пока не нарядили ёлку и не зажгли свечи (натуральные). Под ёлкой стояли санки, покрашенные серебряной краской, а на них сидел белый мишка рядом со старым Шурикиным.

На день рожденья в 7 лет мне подарили куклу «голыш». Этой кукле я сама шила одежду, чулочки. А у Шурика был металлический конструктор с болтиками и гаечками. Иногда мы делали «поезд» из стульев, гремели крышками от кастрюль и вместе с бабушкой пели: «Мы едем, едем…».

Когда родилась Оленька, мы жили на ул. Гаджиева, дом ??? кв. ??? на втором этаже, занимали две комнаты. Другие две комнаты занимала семья командира подлодки Нечаева. У них было двое сыновей. Младший Борька был первым Олечкиным другом, они были одного возраста. В семейном альбоме есть фотография – свидетельство этой дружбы с маминой пометкой: «Первый поцелуй».

В Полярном маме было жить нелегко – семья большая, продуктов после войны не хватало, бытовые условия минимальные, часто отключали электричество, зимы холодные… Папа – на службе. Часто в командировках или уходил в плаванье.

Наша семья, как и семьи всех моряков, получала продуктовые пайки в баталерке, мы с Шуриком помогали маме принести их домой. Овощи были в сухом виде – картофель, лук, морковь… Консервы – тушёнка, компоты. Лакомством были сухофрукты. Иногда местные рыбаки приносили «красную» рыбу. Хлеб был весовой, довесок можно было сразу съесть, что было для нас, детей, особым удовольствием. Еду готовили на электрических плитках. Под плиткой бабушка сушила остатки хлеба. Эти сухари и консервы отправляли родственникам в Ленинград, там было ещё голодно.

Нам, детям, в Полярном было всегда хорошо. Север вспоминаю часто, особенно зимний – сопки, много снега, санки, лыжи, снежные крепости! А какое там северное сияние – колышется разноцветный, прозрачный занавес во всё темное небо!!! Иногда из-за сильного ветра по местному радио объявляли об отмене занятий в школе, чему мы были, конечно, рады. Летом городок окружали скалы, поросшие мхами и карликовыми берёзками, стелящимися по камням. Было много грибов и вкусной морошки. Взрослые иногда на катерах пересекали бухту и с ближайшего острова привозили огромные корзины грибов. На видимой части острова населения не было, грибы не искали, а собирали.

Мама гуляла с нами в городском саду. На стадионе моряки играли в футбол. Бабушка, Шурик и я часто были среди болельщиков. Местами в Полярном были длинные пешеходные деревянные мостки с перилами, т.к. грунт – скальный. После штормов, при отливе, мы собирали на берегу диковинные водоросли и морские звёзды.

Шурик пошел в школу в 1947 году. Ему (кажется в первом классе) было дано задание на дом – нарисовать морковь. Хорошо помню этот рисунок: на весь лист- оранжевая морковка по диагонали, от нижнего левого угла до верхнего правого, с зелёной ботвой. Помогала Шурику рисовать бабушка и получил он за рисунок 5+! За это дали ему в школе ордер на хлопчатобумажные брюки, которые приобрели в местном магазинчике (серые в полоску).

Мама в те годы преподавала игру на фортепиано в Доме офицеров. Учениками были и дети, и взрослые. Ей полагалось иметь дома казённый инструмент. В течение года мама учила музыке меня и Шурика. Как-то по прямой трансляции местного радио слушали концерт в мамином исполнении. К сожалению, вскоре с пианино расстались. Родилась Олечка, работу маме пришлось оставить, инструмент увезли.

В Доме офицеров я впервые увидела балет («Жизель»). Приезжала труппа Кировского театра. Мама балерину (не помню фамилию) пригласила к нам домой, показать мои «способности». Я была гибкая, худая, любила танцевать. Эта балерина сказала, что я могла бы заниматься, но для этого надо уехать в Ленинград, жить в интернате. Балериной я не стала. Моей любимой книжкой была «История одной девочки» о детских годах Галины Улановой.

Жёны военнослужащих были домохозяйками, растили детей. Общим увлечением было вышивание. Ниток не было, их по заказу привозили командировочные из Ленинграда, потом обменивались нитками со знакомыми. Периодически в фойе Дома офицеров устраивались выставки этих художественных произведений. Мои детские рисунки – подводные лодки, непременно «С-101» на рубке и «портреты» папы в морской форме. Я бывала с папой в отсеках подводных лодок, очень тесные помещения.

Летом у подводников проходили учебные походы, а мама, бабушка и мы, трое детей, уезжали на отдых, снимали дачу под Ленинградом, один год под Ригой. Мы гуляли, купались, загорали, пили парное молоко, лакомились клубникой.

Я пошла в 1-й класс в 1948 году. Формы тогда не было. Я ходила в школу во фланелевом платье в клетку. Учебников было мало, тетради родители сшивали из серой бумаги.Один инцидент в моем классе запомнила на всю жизнь. Родители давали детям в школу бутерброды (хлеб с маслом). Большинство учеников было из семей военнослужащих, но некоторых ребят привозили из деревеньки и с острова. Жили они бедно, не у всех, в отличие от нас, были после войны отцы. Жёны офицеров (женсовет) собирали для них одежду в наших семьях. Один мальчик из бедной семьи съел на перемене чужой бутерброд. Не забыть эту горькую сцену: мальчишка молча стоял перед всем классом, опустив голову. Учительница и ученики «судили» его за воровство. А он просто был голоден! Почему я не отдала ему свой завтрак?!

В нашей школе был художественный руководитель – мужчина лет тридцати, среднего роста. На Новый год он организовал праздник. Была ёлка, подарки – печенье, конфеты, мандарины. Эти продукты кто-то привез из Ленинграда. Около ёлки продекламировал стих Шурик, потом «затейник» поставил на стул меня, я тоже рассказала своё стихотворение. Мы за это получили ещё что-то в награду. Этот художественный руководитель жил в школе, как и некоторые учителя, занимая маленькие комнатушки, другого жилья они не имели. Вскоре мы узнали, что этот «затейник» оказался шпионом. Школа стояла на верхушке скалы. Зимой мы, выходя после уроков, садились на портфели и доезжали по накатанной горе почти до дома. От школы была видна вся бухта (читай – база). Можно было пересчитать все корабли, подлодки… В школе был запеленгован радиопередатчик. Больше мы этого человека не видели.

Местом папиной службы была каюта на военном корабле «Печора» (трофейное немецкое судно), который был пришвартован прямо перед окнами нашего дома. Глядя в окно, мы видели, как папа, выходя из дома, переходил дорогу, проходил через КПП, шел по пирсу, буквально на каждом шагу отдавая “честь”, поднимался по трапу на палубу. А папа в иллюминатор каюты мог видеть наши окна.

Однажды папа, мама и я возвращались из Ленинграда. У папы был отпуск, они с мамой отдыхали на Черном море, а я это время жила у тёти Жени, училась во 2-ом классе женской школы. Прибыли мы на поезде в Мурманск. Там я впервые в жизни обедала в ресторане, мне очень всё понравилось.

Ночевали на «Печоре» в папиной каюте (корабль в то время стоял в Мурманском доке на ремонте). Помню уютную каюту – письменный стол под иллюминатором, двухъярусная койка с ограждениями на случай качки судна. Есть фотография папы в этой каюте – он сидит за письменным столом в кителе. На корабле сохранились некоторые надписи на немецком языке. Я отправилась гулять по кораблю и заблудилась. Папа нашёл меня в кубрике у матросов. На следующий день на катере мы отчалили в Полярное.

В дни праздников в мае и 7 ноября на базе проходили парады. По главной улице имени подводника–героя Гаджиева, на которой возвышался монумент Сталина, под звуки военного оркестра маршировали моряки в парадной форме, в белых перчатках. Блестели кортики, начищенные пуговицы… Дух захватывало от этого зрелища и музыки!Полярный был военным морским городком, базой подводного флота. Даже жизнь гражданского населения подчинялась военному укладу.

В летние месяцы подлодки надолго уходили «в поход». Домашние жили в томительном ожидании. Вдруг откуда-то возникал слух, одно, но понятное всем слово: «Идут!» Сразу всё население – жёны, матери, дети были уже на берегу, а из-за сопки появлялся караван лодок «Щук» и «С-ок». В городок и в каждую семью приходил большой праздник. Из кухни шёл запах пирогов, Шурик и я писали приветственные плакаты, готовили концертную программу «Посвящённую приходу папочки из моря!». Усталый папа добросовестно смотрел наши «акробатические фигуры», слушал наши стихи, песни. А Оленька была настолько мала, что вставала на «четвереньки», это называлось «мостик».

В те годы папа и мама были молодыми. У них собирались компании друзей, все лепили пельмени на кухне, потом всё это весело поглощалось, некоторые пельмени были с «сюрпризами». Жизнь была прекрасна – верили, что всё одолеем, ведь война закончилась!

В 1952 году папа получил назначение в Таллин на должность главного инженера завода по ремонту морских военных судов. Когда мы вышли на пирс, увидели ровные шеренги матросов и офицеров. Навстречу папе маршем, под звуки оркестра, шёл офицер. Отдав папе честь, он отрапортовал, что личный состав построен в его честь и вручил папе памятный подарок.Как только папа по трапу поднялся на катер, который доставил его до Мурманска, раздался вой подводный лодок. Непрерывный звук сирен стоял над бухтой, пока катер не скрылся за мысом острова – сопки. Мы его провожали, а сами оставались в Полярном, пока не закончился учебный год (Шурик перешёл в 6-й класс, я – в 5-й).

В Таллине мы жили на улице Тёёстуси, недалеко от железнодорожного вокзала, на третьем этаже в небольшой трёхкомнатной квартире. Там купили первую мебель – спальню для мамы и папы и круглый стол, стулья. Остальная мебель была казённая – с инвентарными номерами, как и в Полярном. На кухне была плита, ею пользовались редко, готовили еду на керосинках. В нише кухни стояла ванна, рядом с ней – колонка для подогрева воды. Колонку и плиту топили сланцевыми брикетами. Мы с Шуриком ходили в хозяйственный магазин за брикетами и керосином. На кухне был небольшой чулан, который выполнял функцию холодильника, там было небольшое окно на улицу. В подвале дома у каждой квартиры был отсек, там у нас стояла большая бочка, в ней на зиму солили капусту с яблоками.

Вечерами вся семья собиралась за круглым столом, слушали радиоприемник, читали книги, папа всегда читал газеты, бабушка любила вязать крючком. Из окон квартиры был виден Вышгород. Я любила, сидя на подоконнике, рисовать эти средневековые башни. Таллин – город волшебный, испытываю ностальгию, вспоминая его улочки. От дома можно было пешком дойти до залива, в теплую погоду летом купались, загорали. Там красивый памятник погибшему в 1793 году кораблю «Русалка» (скульптор Адамсон). Вдоль набережной – парковый ансамбль, в нём домик Петра Великого, дворец-летняя резиденция царской семьи. Дворец построен Петром для его жены в 1718 году в стиле барокко (архитектор НикколоМикетти), был назван «Екатериненталь», а эстонцы нарекли его «Кадриорг» (долина Екатерины). По преданию, первый камень при строительстве дворца заложил сам Петр Первый.

В Таллине проходили певческие праздники, по улицам шествовали бесконечные колонны людей в национальных костюмах, они направлялись к певческому полю в районе Пиирита у залива, где собирались хоровые коллективы всей Эстонии.

Ратушная площадь долгое время была огорожена – там шли археологические раскопки. К Новому году на площади Победы устанавливали большую нарядную ёлку. Неподалеку находился театр оперы и балета «Эстония». В фойе театра для детей устраивали новогодние праздники, бабушка была там с Олечкой. В роли Деда Мороза был тогда ещё не всем известный Георг Отс.

Помню и печальное событие – в 1953 году умер Сталин. Перед вокзалом, где стоял ему памятник, собралось очень много людей на митинг, шла трансляция по громкоговорителю, звучали гудки предприятий, паровозов и автомобилей, многие плакали.

На лето мы снимали дачу под Таллином в поселке Пяскюла. Всю неделю с детьми жила бабушка, а на воскресенье приезжали мама и папа. Бабушка уезжала на квартиру отдохнуть, она любила посмотреть новый кинофильм, посидеть в уютном кафе.

Хозяйка дачи Ксения Александровна была очень приветливая, интеллигентная, знала, кроме эстонского и русского, шведский и немецкий языки. Хозяин когда-то пел в мужском хоре, часто играл на гитаре. У них была приемная дочка Хелла, школьница.

Когда мы сняли у них дачу в первый раз, хозяин поставил условие – дети не должны ходить в сад, который находился за домом. Он был искусным садоводом – любителем. Мы проводили время на второй половине участка – это был островок соснового леса. Ходили с бабушкой в отдалённый лес, собирали там грибы, ягоды. Там было много белок, даже бегали по участку. Через некоторое время хозяин сказал нашим родителям: «У вас не советские дети, пусть гуляют по всему участку». В конце лета, под его руководством, мы принимали участие в сборе урожая. Часто в выходные дни вместе с хозяевами устраивали праздники, разводили костер в ночь Ивана Купала, хозяин пел под гитару. Мы, дети (нас трое и Хелла), готовили для взрослых концертную программу.

Иногда ко мне в гости приезжала подружка Лариса Фокина, в Таллине мы жили в соседних квартирах. Она училась в хореографическом училище при театре «Эстония». Лариса привозила с собой балетные «пачки» и тоже принимала участие в наших представлениях. Спустя много лет, от моих эстонских друзей, я узнала, что Лариса Фокина стала ведущей солисткой балета театра «Эстония». Перед домом у хозяев дачи росла красивая голубая ель. Ксения Александровна нашла на чердаке старые игрушки, доверила мне реставрировать, подкрасить, обновить их. Получилась под елью забавная композиция – грибы, гномики, зверюшки…

У Ксении Александровны летом был день рождения. Наша семья всегда была среди приглашённых. Я любила помогать сервировать праздничный стол – старинный фарфор, столовое серебро! Я рисовала персональные визитные карточки, хозяйка раскладывала их по приборам.Все вместе, и взрослые, и дети, любили играть в крокет.

Однажды, по идее Ксении Александровны, организовали маскарад, готовили костюмы, маски. Было всем весело. Когда стемнело (был уже конец лета), зажгли, развешенные по деревьям китайские фонарики. Вдруг, все насторожились – в глубине сада появилась сгорбленная старушка с палкой. Не могли понять: «Кто это?» Оказалось, что это папа одел бабушкин пыльник (летний шёлковый плащ), повязал голову платком. Папа любил пошутить! Он с удовольствием слушал Райкина, Ильинского.

Рядом с нашим домом в Таллине находилось двухэтажное здание бани. На улице перед входом всегда стояла тележка с мороженым. Продавцом был мужчина, которого почему-то боялась Олечка. Её пугали, когда она плохо ела: «Дядька с мороженым заберет!». Однажды мы, трое детей и мама с папой, были на представлении в цирке. Клоун, веселя публику, «безобразничал» на арене. Потом выехал на арену с тележкой другой артист, поймал клоуна, посадил его в тележку (такую, как у мороженщика) и увез с арены. Бедная Оленька страшно испугалась, плакала, а вечером у неё поднялась температура.

В Таллине мы учились в русской школе № 5, она была рядом с домом. Недалеко был кинотеатр «Лембиту», мы с Шуриком ходили по воскресеньям на утренние сеансы, заходили пострелять в тир, находившийся рядом с кинотеатром. Через много лет, когда я работала во ВНИИТе, проходили соревнования в Красном Селе по стрельбе из винтовки. Я получила первое место среди женщин и мои показатели были выше, чем у мужчин нашего отдела, что удивило их.

На службе папа всегда пользовался заслуженным уважением за профессионализм, принципиальность, сдержанность, смелость принимать на себя ответственность за решения в неординарных ситуациях. Подчинённые называли его «отцом родным», а начальство сетовало: «С Вами тяжело работать – Вас не в чем упрекнуть!»Бывали и неприятности – ЧП. В годы работы на заводе в Таллине (в должности главного инженера) папа получил выговор по партийной линии, очень серьёзное наказание по тем временам.

А предыстория такова. Комендатура прислала на завод провинившихся матросов для отбывания «трудовой повинности». Молодые ребята выполняли тяжёлые подсобные работы, а питание было скудным.Папа с директором одного из совхозов заключил договор, по которому матросы помогали в уборке урожая, за работу получали натуральные продукты. У казарм, где проживали матросы, оборудовали овощехранилище, сделали запас овощей на зиму, заквасили капусту… В личных делах матросов папа выбрал ребят из сельских местностей, узнал, кто из них может ухаживать за животными. В совхозе взяли поросят, откармливали свиней, благо на матросской кухне отходов было достаточно.Папа говорил: «Ничего, что выговор схлопотал, зато ребята были всегда сыты и работали добросовестно». Позже эта инициатива стала нормой.

В 1955 году папа получил перевод в Ленинград. Он снял комнату недалеко от Московского вокзала, на Гончарной улице. Дом на пр. Карла Маркса, где потом мы жили, еще достраивался. Мама уехала на какое-то время к папе. Мне было поручено подготовить всё для школы Оленьке – она готовилась стать первоклассницей. Её первая учительница, Елена ГустовнаГрасс (эстонка), всегда хвалила Оленьку, старательную, ответственную.

Когда папа получил квартиру, мы переехали в Ленинград. Папу перевели на должность главного инженера ЦКТБ ВМФ. По должности ему полагалась машина с шофёром. Он использовал эту привилегию только в случае необходимости, в рабочее время, а на работу ехал с пересадкой на двух трамваях (в отличие от других административных лиц).

Однажды папа принимал участие в работе комиссии по ремонту крейсера «Аврора». Он был поражён качеством первичных чертежей, выполненных на шёлке.

Иногда папа бывал в командировках в Мурманске, Северодвинске.Однажды он вернулся домой с наградой «За Боевые Заслуги». Я тогда удивилась: «В мирное время?!» Много лет спустя, когда папа уже был в отставке, я узнала, что он, будучи на одной из баз, он предотвратил аварию на атомной подводной лодке. Угроза была велика, людей эвакуировали. На лодке папа оставил лишь несколько необходимых специалистов, выполнявших его команды.

Был и очень тревожный для папы случай. Его привлекли как свидетеляпо делу одного сослуживца. Папу подвергали ночным допросам, требуя показаний. Папа утверждал, что знал этого товарища только как грамотного специалиста.Папу вскоре освободили, восстановили в партии и в должности. Возможно, это всё же помешало в дальнейшей его карьере – папу не один раз представляли на представление звания контр-адмирала, но из высшего командования получали отказ.Другой допрашиваемый сослуживец дал порочащие показания, думая, что спасает себя, но его «посадили» — (знал, но не донёс).

В Ленинграде мы, все трое, учились в школе № 104. В нашей школе было два спортивных зала, один – для игр (волейбол, баскетбол), другой – гимнастический. Школа работала в одну смену. После занятий можно было пообщаться в пионерской комнате, я там оформляла классные стенгазеты. Были кружки по интересам, спортивные секции. У меня был разряд по спортивной гимнастике, иногда принимала участие в городских соревнованиях школьников. Мои любимые снаряды были – брусья, кольца, трапеция.

Любили с Шуриком бывать в ЦПКиО. Летом катались там на лодках, зимой часто ездили туда на каток.После школы я училась в Радиополитехникуме, по окончании работала на заводе «Светлана». В июле 1961 года в возрасте 20-лет вышла замуж, началась самостоятельная жизнь.

Папа всегда был верен присяге, был патриотом, честным, преданным коммунистом, истинным героем своего времени.О своей службе, о Заполярье, о годах войны папа часто рассказывал Юре, моему мужу, с которым сложились очень доверительные отношения. Они подолгу беседовали на исторические темы, обсуждали исторические события. Юра мог получить от папы мудрый совет на решение любой проблемы.

Я, конечно, тоже слушала папины истории. Особенно волновали его военные рассказы.Подводная лодка, выйдя в море, становилась открытой мишенью, её бомбили, торпедировали.Часто лодки были вынуждены «сесть на грунт», и всплывать не всегда удавалось. Так гибли папины друзья, так погиб мамин двоюродный брат Семён.

В такой ситуации оказалась однажды и «С-101». Благодаря папиному техническому решению, лодке удалось оторваться от грунта, всплыть, став, однако, опять мишенью.Другой эпизод. Как-то, когда лодка была в море, папа вышел покурить на капитанский мостик и увидел след торпеды, идущий прямо на них. Папа успел дать команду машинному отделению – развернуть лодку. Торпеда прошла мимо!Так часто смерть на войне шла рядом.Мало было среди подводников, таких как папа, который пройдя войну от первого до последнего дня, остались бы живыми.Видно мама умела его ждать, как никто другой.

Жизнь мамы и папы — это пример безграничной любви, уважения друг к другу, образец прекрасной семьи – надёжного тыла для военного человека. До последних дней папиной жизни (он умер 3 мая 1984 года) их любовь не меркла. Их нежные, тихие, добрые, заботливые отношения были всегда примером и основой воспитания детей.Такая любовь – достояние избранных.

Несмотря на то, что послевоенные годы были трудными, и в семье уже было двое детей, папа уговорил маму родить ещё одного ребёнка. Этот подарок их любви – наша Оленька. Папа её обожал, нянчил ночью, купал, во всём помогал маме. Оленька стала любимым человечком всей семьи – спокойная, послушная, разумная. Она всем в детстве доставляла большую радость.

4 декабря 1962 года в ресторане гостиницы «Европа» праздновали 25-летие свадьбы мамы и папы. С этой серебряной свадьбы меня увезли в роддом, 5 декабря появился на свет мой сыночек.Женя прекрасно спал днём, а ночью не спал никто. Когда мне и маме не удавалось его «укачать», вставал папа и ребёнок умолкал на его сильных руках. Папа что-то серьёзно ему говорил тихим, спокойным голосом и вскоре внук засыпал. Женя подрастал, очень любил и уважал дедушку. Папа всегда с ним общался как с равным, подробно отвечал на все его многочисленные вопросы. Как-то подходит Женя ко мне: «Мама, дедушка меня погладил по голове!» Это была высокая награда!Когда Женя пошёл в первый класс, мама и папа приехали к нам в Красное Село проводить его в школу, отметить это событие. Папа фотографировал первоклассника.

При всех своих достоинствах папа был очень скромным человеком. Мундир, тяжёлый от орденов и медалей, он надевал только в редких официальных случаях. Когда Женя был ребёнком, дедушка показывал ему эти награды 9 мая.Однажды в день Победы к папе пришёл мальчик из соседней квартиры, он жил с мамой и бабушкой. Пришёл утром с букетом цветов поздравить ветерана войны.Папа ещё в ванне, принимал душ. Узнав о визите маленького соседа, он облачился в мундир и с коробкой конфет в знак внимания за поздравление нанёс ответный визит. Каково было изумление мальчика, обычно видевшего пожилого соседа в штатском!Много лет папа переписывался с пионерами Заполярья.Так серьёзно он относился к детям.

Папа очень любил вспоминать годы своего детства, родителей. Его отец, Александр Георгиевич часто водил своих детей в филармонию. Папа, тогда ещё совсем маленький, иногда засыпал, слушая симфонии.Любовь к музыке стала частью всей его жизни. Он хорошо знал классические произведения, любил и весёлую оперетту. Папа даже мечтал быть дирижёром, но стал моряком.Стране нужна была армия, производился набор в военные училища.В училище папа был отличником, особенно любил математику. Там, в училище у папы был друг Семён, который познакомил его со своей сестрой Риточкой. Папа, увидев её один раз, полюбил навсегда.

Городом папиного детства был Ростов-на-Дону. Семья его была патриархальная, православная. Папа, ещё ребёнком, со своими друзьями иногда помогали служителям церкви. Мальчишки получали за это какие-то копейки на лакомства. Иногда они любили пошкодить – во время службы рассыпали перец. Прихожане начинали чихать и награждали проказников подзатыльниками.

В Ростове на базарной площади находился собор с высокой колокольней. В дни, когда была ветреная погода и по небу быстро плыли облака, казалось, что колокольня падает. Этим воспользовались однажды жулики. Одни, забравшись на колокольню, стали сбрасывать вниз кирпичи и камни, другие кричали на площади что падает колокольня.Поднялась паника, народ и торговцы стали убегать, а жулики этого только и нужно было – пользуйся моментом!Недаром этот город известен воришкам как «Ростов-папа».(Папа любил рассказывать эту историю)

Во всём папа был очень аккуратен, в его личных вещах всегда был идеальный порядок, даже почерк был мелкий, ровный, голос спокойный.Ежедневно, придя со службы, папа, вынимая содержимое карманов, складывал всё ровной стопочкой на тумбочку, чистил одежду, обувь, а утром в строгом порядке все предметы раскладывались по карманам. Меня удивляли его терпение, педантичность.

В детстве я любила до блеска начищать пуговицы на папином кителе, подшивать белые накрахмаленные воротнички. Я была горда, что именно мне он доверял такие серьёзные дела.У папы, при его комплекции, не удивление была тихая, лёгкая походка. Просыпался он всегда рано, занимался зарядкой, принимал душ, при этом делал всё так тихо, что никого не тревожил.Папа выполнял всё спокойно, основательно. Он никуда не спешил и никуда не опаздывал – немецкий стиль!

Когда папа оставил службу, времени свободного стало больше, он увлёкся фотографией. Благодаря ему мы можем увидеть лица близких нам людей в разные периоды жизни. Музой и любимой моделью, конечно, была мама. Мама и папа любили долгие прогулки.Особое удовольствие доставлял сбор грибов. Прежде чем срезать гриб, папа любовался каждым экземпляром.Потом вся семья собиралась за столом, чистили грибы, перебирали ягоды…

Часто в нашем доме на проспекте им. Карла Маркса принимали гостей — и случайных, и «званых», знакомых и родственников. Папа был радушным хозяином.Перед большими приёмами папа и мама составляли меню, подбирали карту вин, закупали лучшие продукты.В день сдвигалась мебель, натирались паркетные полы, звучал патефон, накрывались длинные столы. Именно папа поручал мне сервировки стола, об этикете я тоже узнавала от него.Гостей папа встречал в костюме, при галстуке, обязательно в туфлях (никаких домашних тапочек!)Счастливые были времена!